Евгений Змачинский
Руководитель группы каскадеров киностудии «Ленфильм».
Однокурсник родителей Александра – Людмилы Першиной и Анатолия Петрова,
выпускник факультета журналистики Ленинградского университета 1975 г.. Учился в 8-й французской группе с Анатолием, его свидетель на свадьбе в ленинградском Дворце бракососчетания на набережной Красного флота (ныне Английская наб.)
Эх, Сашка, Сашка!..
Помню, как летом семьдесят пятого я вместе с твоим отцом встречал у роддома Людмилу, твою маму. Мы все тогда только-только закончили журфак университета, и ты появился на свет практически одновременно с получением нами новеньких дипломов. А еще через несколько дней в аэропорту я провожал ваше семейство – родившись в Ленинграде, ты почти сразу же сделался омичом.
Потом долго-долго мы не виделись: работа замотала, да и километры между нашими городами пролегли немаленькие. Переписывались, конечно, перезванивались иногда, ведь других видов связи тогда и не было. Пару раз вы приезжали ко мне в Питер, и тогда в доме начинался шум, гам и праздник: семейство Петровых разрослось, родился еще один сын, твой брат Лешка. Жалею теперь, что общался я в основном со взрослыми своими друзьями, а с вами, детьми, постольку-поскольку…
Вырос ты как-то – для меня, по крайней мере, – неожиданно. Давно ли, помню, это было: выхожу в кухню, а там ты сидишь пятилетний, воду из банки в банку переливаешь.
– Что делаешь, Санька?
– Бензин делаю.
Этот твой «бензин» мои, покойные нынче родители часто со смехом вспоминали.
А потом, в девяносто втором уже, приехал ко мне самостоятельный, крепкий взрослый парень. Закончил школу, поступил опять же на журфак московского университета, отца своего, моего друга, чем-то неудержимо напоминал – свой человек, одним словом. В тот же вечер позвонил из Омска Петров-старший:
– Как, Сашка тебя на руках уже кладет?
– Стыдно признаться, меня, мужика сорокалетнего, кладет твой семнадцатилетний…
– Ну не расстраивайся, меня тоже кладет – и в голосе гордость несказанная.
А помнишь, Сашка, как на вокзале, когда ты уезжал в Москву, прицепились к нам какие-то гопники? Я-то по инерции все еще ребенком тебя считал, сам хотел вопрос решить, вот тут-то ты и показал характер свой, и подготовку весьма нехилую. Вопрос мы тогда решили вместе. А потом радостно хлопали друг друга по спинам и обнимались возле вагона: совместные победы, пусть и мелкие, и смешные, сближают мужиков как ничто другое.
Но это было чуть позже. А до этого тебе очень хотелось попасть на киносъемки. Я к тому времени уже давно ушел из журналистики, работал на «Ленфильме». Помню, как рассмешили тебя тогда киношные хитрости: Омск сорок первого года снимали в центре Питера. Бутафорскую вывеску «Омское НКВД» ты даже фотографировал как сувенир. Ты вообще любил и умел фотографировать. Наследственное, наверное, ведь Толя, твой отец, все годы нашей учебы и позже наверняка не расставался с камерой, фотография была его, а затем и твоей страстью. Снимал ты и на российско-японской картине «Рин» – покушение на императора Александра. Взрыв кареты у Спаса-на-крови, скачущие казаки, весь исторический антураж. Наверное, эти негативы и сегодня сохранились в твоем фотоархиве.
Да, Саня, с годами ты стал мастером в своем деле, мастером высокого класса. Сожалею, что мне так и не пришлось ни разу выбраться в твой Омск, что не довелось познакомиться с твоей женой и детьми… Не успел я этого сделать… и не сделаю уже теперь никогда. Из-за того, что какая-то мразь, какой-то ублюдок пресек на взлете твою замечательную, такую светлую жизнь. Твою и твоей, так и незнакомой мне лично семьи. Никогда…
Прости, Саша!